— Давай, маленькая! Показывай, что тут у тебя!
— Вот смотли, деда! Это камуски болсые, это велсыны! А маленькие — это хлебет идет. А это пелевалы...
Следующие двадцать минут внучка самозабвенно двигает совсем маленькие камушки, которые изображают «тулистов», штурмующих «пелевалы». Ей нужно не столько моё участие, сколько присутствие.
А на меня накатывает. Всё, загнанное внутрь, вглубь, давящееся бурной дневной деятельностью, ночными советами, планами, решениями, реализацией... Всё это рвется наружу, выплескивается и захлестывает с головой. Мамина смерть, отсутствие известий о Боре, опасения за Олега, вечно лезущего на передний край, общая безнадежность и необратимость всего произошедшего, всё осознанное, но не прочувствованное, не пережитое, а просто отложенное на потом, наваливается одной большой волной, и я тону в пучине черной тоски и полной безысходности, не предпринимая ни малейших попыток выплыть наружу. Мозг отказывается сопротивляться, я схожу с ума, железная рука сжимает сердце, уже знакомое онемение охватывает левое плечо и распространяется на руку и грудь, всё ближе и сильней, и нет сил даже достать изокет из кармана...
— Деда, тебе плохо? Не плась деда, я зе с тобой! Вот твоё лекалсво!
И умница внучка протягивает мне тюбик изокета, вытащенный из кармана моей куртки... Остается только пшикнуть под язык и загнать обратно ту стихию, которая чуть было не вырвалась наружу. Спасибо, Санечка!
— Я здес, деда! Съесь лекалсво и давай иглать! Давай иглать, деда!
— Давай, внученька. Давай играть...
Маленькая колонна скрылась из виду быстро. Минут через двадцать Периметр доложил, что бандиты из зоны вышли. Притом, гнали на всех парах и без остановок. Пчелинцев облегченно выдохнул, и медленно пошел обратно к импровизированному штабу.
Если медцентр действительно цел, то его нужно вытаскивать в обязательном порядке. А что это значит? А это значит, что надо ловить по бригаде Сундука с Седьмым. И, если вопрос касается медицины, в будущем рейде совсем не помешает Мезенцев. Подполковник у нас ведь из интеллигенции. Слава Богу, не творческой, а рабоче-крестьянской.
Очки носит, по гражданской форме одежды в шляпе вышагивает. Ладно, разберемся.
Во! На ловца и зверь бежит! Вернее, идет, слегка пошатываясь. Поверх формы халат. Когда-то белый, а сейчас кровью заляпанный...
— Максим Викторович! — крикнул майор военврачу.
Тот остановился, недоуменно огляделся, и, надев выуженные из кармана халата очки, начал осматриваться по сторонам.
— Максим Викторович! — повторил Пчелинцев. — А я как раз Вас искать хотел!
— С какой целью, товарищ майор, Вы вдруг решили искать бедного врача? Который, к тому же, совершенно не принимает участия в нынешнем бедламе, скромно поименованном передислокацией.
— Викторыч, комедь не ломай, да? — отмахнулся Пчелинцев.
— Больше не буду. — пообещал Мезенцев. — Если некий майор введет меня в курс дела раньше, чем я с ног упаду. Четыре операции с утра. И еще две делать надо в срочном порядке.
— Не упадешь. Приказа такого не имеешь. А вот насчет операций, как раз и искать собирался. Про некий медцентр «Врачебная практика» представление есть какое-либо?
— Как не быть! — ответил подполковник. — Отличный центр был.
— Не был, а есть. — поправил военврача Пчелинцев. — Давай, все обскажу, только, может, присядем? А то плюнешь на отсутствие приказа, да ноги протянешь.
— Насчет «присесть», я только за. — Мезенцев устало опустился прямо на остатки дорожки, облокотившись на бетонную глыбу.
— Короче говоря...Тут бандюки снова приезжали, мириться хотели. Ну и новостей в клювике принесли, хороших и разных. Разных больше, сам понимаешь, но и чем порадовать — нашлось. Уцелела «Практика» Каким чудом не знаю. Отмолили, наверное.
— Все может быть. И отмолить могли, и вообще. Психика человеческая, и все с ней связанное — материя тонкая, и линейкой обычной неизмеряемая. — задумчиво произнес Мезенцев. — А вот что он не «был», а «есть» — новость отличная. Там и оборудование не нашему армейскому чета, да и персонал грамотный. Есть там такой профессор Шутов. Из общей хирургии...
— Так вот, — перебил подполковника комбат. — Центр нам «паралелльная власть» готова отдать целиком. Со всеми потрохами.
— И что? — не понял военврач. — Как отдать? А сами чего?
— Сами никак. Там человек двадцать ментов засело. Да не «ПеПеэСы», а кто-то серьезней. Ксивы не показывают, и на любой шум стреляют. Так что, судьба его нам бережет по всем раскладам.
Вот и выходит-то, дорогой мой подполковник, что кроме тебя, никто с этой задачей не справится.
— Так... Операции...
— Викторович, приказывать не буду. Ты у нас не маленький, по званию даже старше, сам понимать должен. Операции подождут, вроде бы никто из ребят помирать не собирается. Проедешься, пообщаешься. На тебе задача — с медиками договориться. С ментами или пентами, как их там, блин, ребята разберутся. Сам съезжу. А то Сундук скатается, или Урусову мои погоны навесим. Хотя, нет, те еще ксивы проверять вздумают. Не пойдет...
— Понятно... — потер Мезенцев переносицу. — Если правильно понимаю, моя первоочередная задача договорится об эвакуации?
— Именно. И прикинуть, что и в каких количествах необходимо для вывоза всего этого имущества. Всего, что может пригодится хотя бы «в принципе».
— Вечер занят, зато ночь свободна... — начал вслух рассуждать подполковник. — Прикину. Так-то, примерно представляю, что там есть.