Поражающий фактор. Те, кто выжил - Страница 22

— Что случилось? — говорит шёпотом, чтобы не разбудить Санечку.

Надо бы промолчать, но... у нас нет секретов друг от друга...

— Мама умерла.

Ира охает и с ужасом смотрит на меня:

— Ты уверен?

— Уверен.

К смерти нельзя привыкнуть. Можно привыкнуть к крови. Можно привыкнуть к трупам. К крикам умирающих. Можно привыкнуть убивать. А к смерти вообще — нельзя. Невозможно. Самый крутой и «железный» вояка или спасатель, прошедший огонь и воду, резавший, как овец, «чехов» и «духов» или вытаскивавший трупы друзей из лавинных выносов, знающий всё и видевший всё, ломается, когда умирает очень дорогой, очень близкий человек. Нет, никто этого не видит. Сильные люди умеют держать себя в руках. В крайнем случае, они могут позволить себе спрятаться ото всех и немного повыть на луну или просто поплакать. Но это редко, чаще всё в себе. А внутри... Когда умер отец, я месяц не улыбался. Потом научился. Вроде. Когда погиб Соловей, не было даже этого, только больше курил и спирт глушил стаканами. Теперь не курю, пить тоже нельзя, да и, судя по новостям из большого мира, скоро будет не до этого. Но... Со временем боль отступает, и человек становится прежним. Почти. Разница незаметна никому, включая его самого. Но она есть... Мы все знаем, что не будем жить вечно, пытаемся готовить себя к этим моментам... Иногда получается... Но когда они приходят... Нет, привыкнуть к смерти нельзя...

Молчим. Жена гладит по плечу. Слова не нужны, они не помогут. Ничто не поможет. Смерть необратима. Мама. Первая жертва недоначавшейся войны? Или просто пришло время? Не знаю... И никогда не узнаю. Да и какая теперь разница? Случилось.

— Иди спать.

— А ты?

— Я тоже. Две минуты.

Ложусь обратно на кровать. Какая теперь разница? Наверное, никакой...

Ира не уходит. Сидит на краешке. Спасибо, родная, но маму не вернешь, а свою проблему я должен решить сам. И решу. К сожалению, не впервой. Просто нужно немного времени...

15 августа 2012 года

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Санечка

— Мама, а посему деда пласет?

— Что ты, Санечка, деда не плачет!

— Нет, пласет! У него плосто слезок нет! Он внутли пласет! Посему, мама?

— Баба Саня умерла.

— Баба Саня холосая! А сто такое умелла?..

Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»

Виктор Юринов (Дед)

Утром первым делом иду в балок спасателей. Бахреддин черный. Он и так-то не слишком светлый, но сейчас...

— Ну, как?

— Кери хар! — отвечает старлей. — Витя, спутник не берет, сети нет! А в мире — кери хар! Всю ночь слушали. Душанбе говорила — совсем война. Россия, американцы, китайцы, все дерутся. В Москву, передали, семь боеголовок попало.

— Они что, свечку держали и считали? Про Самару не передавали? И Новосибирск?

— Сина они держали! Передали, что передали, а что они знают, я тебе скажу? Самару не говорили. Новосибирск говорили. Туда тоже стреляли.

— Давно?

— Три часа! А теперь Душанбе замолчала! Уже час молчат!

— А на других каналах?

— Не пробовал.

— Почему?

— Савсем дурной стал! Джамиль! Лови во всем диапазоне, дар куси она та гом!

Сижу, размышляю. Хреновей не придумаешь... Даже если моё предчувствие дало сбой, маме не поможешь. Самару не пропустят. А еще Нижний, Ульяновск, каскад ГЭС. А если она и уцелеет — кто поможет? Это когда мы все уезжали ненадолго, можно было попросить соседей присмотреть. Теперь соседи забудут на второй день. Если сами не убьют ради консервов, которыми у нее забит шкаф в прихожей. А пока туда доберешься, пройдет столько времени... Если еще доберешься... В Москве брат с семьей, что с ними?.. Борька в Новосибе...

Джамиль кого-то поймал, и теперь громко кричит в микрофон, а в перерывах внимательно вслушивается в треск приемника. Бахреддин стоит рядом. Потом смачно сплевывает прямо на пол и выходит на улицу. Я за ним.

— Пиндец, Витя! — впервые слышу от него русский мат. — Полный пиндец! Душанбе тоже нет! С Анзоба виден ядерный гриб!

Он выдает пару заковыристых фраз на родном языке, и опять переходит на русский:

— Ну, скажи, какая сцука это сделала? Кому мы нужны на фуй?

При этом голос спасателя ровен, глух и безжизненен. Мат, произнесенный этим голосом, звучит страшнее любого крика. Не помог Аллах... Семеро детей...

— Мы же никому не угрожаем. Аз калаи керум газ, кому это было надо?.. Джамиль!!!

Мальчишка выбрался из балка и тупо шагает в сторону реки. Как марионетка. Нет, как зомби с вытекшими глазами. Просто переставляет ноги. Упирается в камень, обходит, идет дальше... Старлей догоняет его, и с размаху отвешивает две мощнейшие оплеухи. Взгляд солдатика становится осмысленным, потом он негромко что-то говорит по-таджикски. Бахреддин зло материться, замахивается еще раз, но не бьет. Джамиль приходит в себя:

— Извините...

— Пей! — протягиваю ему флягу со спиртом, предусмотрительно прихваченную из домика.

Мальчик отхлебывает несколько глотков. Бахреддин берет у него сосуд, дожидается моего кивка, надолго присасывается и возвращает мне полупустым. Прикладываюсь чисто символически: я прошел через это ночью. Пусть им земля будет пухом. А нам надо думать о живых.

— Пойдем к Руфине. Надо решать, что делать...

Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады

Владимир Пчелинцев (Шмель)

Оружейные склады сумели вскрыть уже наутро. Батальонный замполит пытался было протестовать. Его возмущение вызвало то, что комбат приказал раздать оружие всем без исключения, кроме вовсе уж детей. Однако офицер по работе с личным составом, едва открыв рот, осекся, увидев хмурый взгляд майора.